Семь легенд мира - Страница 65

Скользкие улицы, словно нарочно выворачивающие стопы прохожих, давая работу костоправам и знахарям.

Скрипучие перекошенные в проемах двери, неохотно, с руганью и оханьем досок пускающие хозяев в собственные в дома.

Темные унылые крыши и стены в лишайнике плесени, создающие эффект осыпавшейся штукатурки и на новых строениях…

Город гнил и дурно пах. Захра полагала, что причина не в погоде, а в городском голове, который давно и много брал со щедрого богатого порта, с приходящих по суше караванов, с приезжающих на отдых из столицы гостей…

Так много и так нагло, что поток людей стал редеть, а некогда натоптанные тропы – зарастать белесым гнилым мхом. Купцы уже говорили с интересом про южный Римас и северный Гирт, устав от зеленовато-плесневого взгляда головы, способного испортить самую солнечную погоду. Голова брал от щедрот города, но, удивительное дело, его долги росли вопреки усердию в изъятии средств из казны.

Жизнь семьи Багдэш он отравлял уже второй год. Когда Захра стала поставлять ткани, пряности, вина и пушнину в столицу, ее точеная фигурка попала в сферу интересов маркиза Дамита Коммитэн-и-Тэй. Самым привлекательным качеством в старшей из женщин рода Багдэш голова находил ее растущую состоятельность. И незамужнюю дочь, через которую можно добраться до сундука с фамильным достоянием. Это оказалось, к изумлению маркиза, непросто. Захра практически не зависела от Кумата и легко могла сменить место жительства, а ее связи и возможности оказались слишком серьезны. Но маркиз не сдавался, поскольку долги требовали активных действий.

Романтическая история любви знатного юноши к прекрасной, но лишенной достойного происхождения девушке в конце концов растрогала не слишком сентиментальную матушку князя Карна. Вероятнее всего пожилая дама, именуемая в определенных кругах «паучихой», решила: сын маркиза только для торговки и хорош. Так или иначе, младший Коммитэн-и-Тэй получил высочайшее соизволение на брак. Фактически такое «соизволение» для подданных равносильно приказу, и Захра это отлично понимала. Теперь она шла домой с торжества, где и было оглашено разрешение, в назойливом сопровождении хозяина праздника и его сына, желающих немедленно поговорить с будущей родней. Можно сказать – в радостном ожидании скорого праздника. А можно и проще – фактически под конвоем. Ей было тяжело и до слез обидно. Чего стоило сохранить спину прямой, взгляд дежурно-приветливым, а голос уверенным! Багдэши – род купцов, но дочерью они торговать не собиралась. Слишком много в этом торге горьких «если».

Если бы к знатному происхождению головы города, маркиза Дамита Коммитэн-и-Тэй, прилагалась хоть малая доля порядочности.

Если бы дочь могла без гримасы тоскливого омерзения, прикрытого натянутой улыбкой, смотреть на рослого молодого хама, жадно раздевающего ее глазами.

Если бы, наконец, этот хам и его папаша ценили именно Джами, а не ее деньги. Если бы ждали от брака хоть чего-то нормального, человеческого, вроде детей и семейных радостей! Но нет. Дочь торговца – не партия для настоящей столичной жизни. Значит, брак наверняка окажется непродолжительным и распадется скандально…

Она, Захра Багдэш, знает цену и обещаниям знати, и самой этой мрази голубых кровей, скопившейся в Кумате.

Впрочем, для Захры отношение к знати – дело семейное. Ее мать была младшей, шестой, дочерью не слишком богатого казной и землями князя западных бороев. Красивой, но лишенной видов на наследство, никому не нужной иначе, как для «улучшения породы», то есть вплетения в чью-то родовую вязь линий голубой крови. И вот однажды восемнадцатилетнюю Ладу Канэмскую отослали со старухой-кормилицей и могучей охраной, состоящей из одного хромого ветерана-кучера, на старых санях в дальний замок. Зима уже второй месяц вязала для елок пуховые шали, мороз был крепок, дни коротки. Но отец сказал – так надо. И правда, надо: в княжеском взоре отчетливо читался упрек. В ее возрасте уже пора выскочить хоть за какого завалящего вассала, сколько можно на шее у родителя сидеть? А еще взгляд отца был непривычно снисходителен и почти весел. Значит, все уже решено. И до места ей не добраться. Тяжелое предчувствие беды сжало тоской сердце. Осело невысказанной тяжестью на дне души. Разве ее спрашивали, хочет ли ехать? Надо…

В первом же глухом лесочке их догнали. Зевающие от скуки наемники пристроились на сытых конях по бокам от толстого мерина, с натугой тянущего неудобный княжеский экипаж. Все оговорено с папой-князем, никаких погонь и нервов.

У невесты на глазах принялись деловито имитировать нападение. Сердце старухи-кормилицы не выдержало всего ужаса происходящего. Очень кстати: ей целили в спину уже мертвой, ведь у жестоких разбойников, похитивших княжну, должны быть жертвы, а не лишние свидетели, не желающие держать язык за зубами. Единственный охранник сразу бросил бесполезный меч, обещал молчать, принял дрожащими руками мешочек с мелкой медью и торопливо ушел в лес от греха, не желая делать картину нападения еще более достоверной и кровавой.

Отец и дядя жениха не скрывали лиц. Хороший род, им чуть-чуть не хватало числа и знатности предков, чтобы сидеть за первым столом на пирах. Оба смеялись, довольные легкой добычей: скоро сядут во главе стола. Княжна Лада сжалась в комок и ждала своего приговора. Дождалась: назвали имя мужа и честно добавили, что ее согласие не требуется. Пойдет по доброй воле, глядишь, ему и достанется. А нет – довезут до ближайшей охотничьей избы и сами молодость вспомнят, потешатся. Кровь рода течет и в их жилах, а прочее значения не имеет. Главное – через год предъявить младенца, повиниться и золотом заплатить за ущерб княжьей чести. Цена уже оговорена.