Наблюдая за ними издали, Вэрри некоторое время даже сомневался: демоны ли? Ну, кони вороные, знакомой породы. Часть людей вооружена довольно короткими парными клинками, характерными для наемников Синегорья. Так что с того? Потом из орешника вышли двое разведчиков, окончивших очередной обход окрестного леса, и сомнения исчезли. Уж куртки он хорошо запомнил. Впрочем, пришедшие их тотчас сменили на форму княжеской пехоты.
Обойдя заставу лесом, айри нахально вывел коня на тот же тракт. Почему-то он был уверен: дальше будет пусто до самого преследуемого отряда. Не зря ведь в Брусничанке второй год не видят купцов. Еще он полагал, что к темноте довольный состоянием тракта и качеством овса Актам наверняка достанет ушедших двумя днями раньше. Хорошо, удачно. Ночь – самое подходящее время настоящему демону разобраться с поддельными. Они уже на своей земле, то есть не особенно спешат, и наверняка выслали гонца с весточкой хозяевам. Значит, на закате разобьют лагерь и будут спать. Караульных толковых выставят, само собой. Но вряд ли снять их окажется слишком сложно. Лишь бы пленники были еще живы и здоровы. От ежевичного старосты Вэрри уже знал, в семье кузнеца были маленькие дети. Как их пешком по тракту тащить? Ох, хорошо бы у демонов нашлось достаточно лошадей!
К полуночи жена Медведя, женщина редкой красоты и истинно боройской силы духа, уже суетилась, сердито сортируя не слишком богатые запасы бывших тюремщиков и сетуя на их неразборчивость в еде. У нее дети трое суток не кормлены, а тут нормальной крупы – на один зуб старшенькому. Руки дрожали, выдавая пережитое, но голос звучал уверенно. Дети должны видеть – мама ведет хозяйство вполне мирно и обыденно, страшное позади, всё хорошо. Уже, наверное, почти совсем хорошо…
Зеленые глаза предательски заблестели и снова умоляюще глянули на странного человека, в одиночку так уверенно и быстро вытащившего их из беды. Умудрившегося даже не убивать злодеев при малышах, за что ему отдельное спасибо. Может, и домой доберутся вместе без ущерба? А там всем миром удумают, как беду отвести.
Айри сидел у костра и разбирал новые пергаменты. Одновременно он слушал обстоятельный рассказ кузнеца о ночи похищения, демонах и их планах. Старый медведь, вопреки своему имени, оказался совсем не стар. Как и подобает кузнецу, он был широк, крепок и несуетлив.
В плену Медведь вел себя осмотрительно: то есть примечал мелочи, вслушивался, глупой лихости не выказывал и копил сведения. Ужас того, что ожидало семью, он понимал лучше прочих, но держался молодцом и не позволял голосу или движениям выдать накипевшие в душе отчаяние и гнев. Не ко времени, да и дети рядом, а им и так досталось. Пусть верят, что теперь всё позади. По крайней мере, они в безопасности до неразумной весны, отмыкающую тропы в Брусничанку, всякому, пусть даже и демонам. Но это еще не скоро, и о грядущем взрослые позаботятся. Пока же кузнец говорил обстоятельно, обсказывая для спасителя важное и полезное из услышанного и обдуманного. А сам шевелил затекшими тяжелыми плечами, освобожденными от врезавшихся до темных следов ремней, разминая их и восстанавливая подвижность.
Демонов Старый медведь назвал «гнилыми нетолковыми людишками», которые ничего не делают по-божески: их мыслями правят золото, злоба и вседозволенная безнаказанность. Уверенно подтвердил, что искали князя и клинок, откованный его, Медведя, отцом. А в дополнение желали получить новые мечи мастера, для чего и тащили с семьей в свое логово. Знали: ради спасения жизни и здоровья близких и сильные люди гнутся. Оплотом демонам, указал кузнец, служило смутное болотистое пограничье меж Канэмью и Вендиром.
Вэрри хмуро кивнул. Он знал место. Мрачное и словно созданное Богами для того, чтобы люди смогли заранее изучить облик темных миров. Тех, что описаны в книге вендов и принадлежат по их вере демонам, мучающим грешников после смерти. Гнилые болота близ границ непролазны и обширны. Там есть огромные территории, невозможные для передвижения бескрылых. Безжизненные, смрадные и обманные. Вроде бы трава, мох, чахлые кустики, даже тропка мерещится, кочками, как вехами, размеченная. А под тропкой – бездна, готовая поглотить наивного путника. И жевать его неспешно, слушая в своей одинокой неизбывной скуке крики, все более хриплые и тусклые, и следа надежды не сохранившие в давно севшем голосе. Топь играла с добычей многие часы, если та не брыкалась слишком нелепо и активно. Но никогда не упускала пойманное.
В недрах бездны теплился огонь, прорывающийся наружу следами гари на пожухлых листьях, глубинными пожарами, в сухие годы укрывающими на долгие месяцы тракт и не дающими легким вдохнуть даже малой толики воздуха. Но кашель и удушье могли возникнуть и в дождливую пору. Газы из недр вырывались огромными гнойными нарывами, охающими и стонущими, рычащими и свистящими. Вонючими, лихорадочными, удушливыми…
В самом сердце жуткой трясины имелось скальное возвышение. Целая горная гряда пряталась в болоте, являя взору лишь шипы своего позвоночного хребта. На самом крупном утвердился в незапамятные времена замок, именуемый Блозь. Его отстроили для наблюдения за топями, куда любили забираться лихие люди, спасаясь от суда канэмцев и вендов. Гарнизон Блозя их высматривал, отлавливал, допрашивал. И, как правило, в том же замке оставлял. Топи – хорошее место для обустройства тюрьмы. Стены замка высоки и темны, за многие десятки лет поросли скользким лишайником. А к воротам ведет единственная тропа, проложенная по хребту скрытых болотом гор. Ее давным-давно отсыпали камнем, выровняли щебнем и поддерживают проезжей.